Из завываний декабрь скроен,
предел примет, переоденет перья
слепая курица перед жаровней,
в дымных щелях ища открытые двери.
Перепугана Пермь, чудь , ижора,
лапоть пожарника, стражника, книжника,
на босом снегу отпечаток возможного
сюжета для холста передвижников.
И жизнь вроде кажется, кажется снится,
стирая ночами вчерашнюю кожу,
на всех страницах одни небылицы,
рукопожатия невозможны.
И невозможно скрепение мельниц,
цвет рейха плавится среди мыльниц,
цена вопроса, - в упадке Цельсий.
Камин, картошка и мёртвый Штирлиц.